«В глазах Поттера я увидел глубокое сострадание и сочувствие тому положению, в котором находится Русская Церковь, и восхищение и преклонение перед владыкой, который был воистину добровольной жертвой во имя спасения родной и дорогой ему Церкви».
Впервые я приблизился к Высокопреосвященнейшему митрополиту Никодиму в
Для каждого из нас было счастьем, когда владыка Никодим обращал на него свое внимание, и каждый старался оправдать высокое доверие. Правда, мне по моей неопытности не всегда это удавалось. Я помню, во время сопровождения Сербского Патриарха по Москве была допущена оплошность, и он вовремя не был предупрежден. Митрополит довольно сильно стукнул меня по спине, назвав соответствующим именем. Вечером этого же дня Высокопреосвященнейший подошел ко мне и с улыбкой сказал: «Прости». Это было так просто, ласково, что и отец не смог бы так исцелить небольшую рану.
Всегда поражала огромная работоспособность митрополита. Он мог принимать решения и в кабинете, и в транспорте. Всегда он имел при себе деловые бумаги.
Всем своим существованием как епископ и христианин я обязан Высокопреосвященнейшему митрополиту Никодиму. Я никогда не забуду, что владыка Никодим сам посвятил меня в сан диакона, пресвитера и возглавил хиротонию во епископа в Киеве. Пребывая на послушании в Канаде, США и во Всемирном Совете Церквей в Женеве (Швейцария), я всегда поражался блестящему знанию обстановки владыкой Никодимом — и в религиозном мире, и в политическом. Несомненно, Высокопреосвященнейший был гениальным человеком и его не могли не уважать, если не любить, видные религиозные деятели Запада. Я помню, с каким уважением и предупредительностью встречали митрополита на всех экуменических заседаниях. Нельзя забыть Ассамблею ВСЦ в Найроби (Кения) в 1975 году, когда весь Запад предпринял колоссальный нажим для дискредитации Русской Православной Церкви. На плечи митрополита Никодима была возложена непосильная ноша, но и с нею он справился, правда, подорвав свое здоровье.
В моей памяти навсегда останется трехчасовая беседа, имевшая место после Найроби на квартире у генерального секретаря ВСЦ в Женеве Филипа Поттера. Владыка Никодим не взял с собой переводчика (с ним был Воскресенский) и велел мне переводить. На подобном собеседовании я присутствовал первый и последний раз в жизни. Митрополит был откровенен до бесстрашия, ибо он говорил с умным собеседником и знал, что Потер его поймет. Более ясного описания тяжелейшего положения Церкви в СССР я не встречал в литературе, даже зарубежной. Разговор шел на высоких тонах, фразы были длинными, и переводить для меня было делом подвига. Высокопреосвященнейший досконально знал значение каждого английского слова и моментально останавливал меня и поправлял, когда я допускал ошибку. В глазах Поттера я увидел глубокое сострадание и сочувствие тому положению, в котором находится Русская Церковь, и восхищение и преклонение перед владыкой, который был воистину добровольной жертвой во имя спасения родной и дорогой ему Церкви. В этой беседе, которая была критической, победила вера, любовь и жертвенность митрополита к Русской Православной Церкви, и в лице доктора Филипа Поттера был завоеван друг. Этот перевод стал для меня лучшим экзаменом в жизни на знание английского.
Смерть митрополита Никодима была страшным ударом для всех, кто понимал его значение для Церкви и любил его.
Глубоко убежден, что владыка Никодим и после смерти не оставляет тех, кто его любит и почитает. Особенно я почувствовал это, когда вместе с другими архиереями нес гроб Высокопреосвященнейшего. Я ощутил присутствие, торжество жизни и отсутствие обычной человеческой безнадежной печали.
Память о митрополите Никодиме воистину вечна, и благодарные сердца будут не только молиться за него, но и призывать его на помощь.
+ МАКАРИЙ, Архиепископ Винницкий и Могилев-Подольский 1997 год
